Перу Эрнеста Хемингуэя приписывают выражение о том, что первая попытка всегда является неудачной. Эта прекрасная фраза применима к финалу его произведения «Прощай, оружие».
У романа есть целых 47 альтернативных концовок. И каждая из них свидетельствует о том, как сильно автор пытался создать для своего творения достойный финал. Все эти варианты финальной страницы, которые находятся в коллекции сочинений Хемингуэя в Президентской библиотеке-музее Джона Ф. Кеннеди в Бостоне, показывают, что писатель переписывал один и тот же отрывок снова и снова. Иногда попадаются почти идентичные тексты, а кое-где некоторые фрагменты и вовсе вырезаны. В момент отчаяния автор посылал даже страницу своему «конкуренту» Ф. Скотту Фицджеральду для правок.
Один из отрывков доставил Хемингуэю больше проблем, чем все остальные. В нем описывается момент, когда Кэтрин погибает после появления на свет своего мертворожденного сына, а Фредерик изо всех сил старается разобраться в случившемся.
Автор пишет: «Мир ломает каждого из нас, после чего многие становятся сильнее в местах своих переломов. А тех, кто отказывается прогибаться, мир просто убивает».
В разных версиях окончания книги Хемингуэй экспериментировал с длиной заключительной части. К примеру, в рукописном варианте, над которым он работал вместе с Ф. Скоттом Фитцджеральдом, писатель начинает главу словами «Плывя по течению жизни, ты учишься нескольким вещам…» перед тем, как вставить сюда свои наблюдения по поводу того, как мир угнетает человека. В двух напечатанных вариантах Хемингуэй уже убирает вышеуказанную фразу, и вместо нее добавляет то, что придало книге завершенный вид: «Если люди приходят в этот мир слишком храбрыми, чтобы их можно было сломать, миру приходится их убивать, поэтому именно так он и поступает».
Цель моего описания этой части творчества Хемингуэя заключается не только в том, чтобы полностью опровергнуть миф (частично созданный самим Хемингуэем) о том, что великие шедевры – это интуитивный поток сознания гениального разума. Нет, на самом деле это медленный и болезненный процесс, приносящий боль даже самому автору. Мне хотелось донести до вас одну из самых глубоких идей Хемингуэя, которую, принимая во внимание самоубийство писателя спустя 32 года, он так отчаянно пытался внедрить в свою жизнь.
Наш мир – очень жестокое и суровое место. Место, которое уже 4,5 миллиарда лет остается непобедимым. Начиная с хищников высшего порядка, Геркулеса и заканчивая самим Хемингуэем, этот мир был домом для невероятно сильных и могущественных существ. Но где они сейчас?
Вымерли. Превратились в прах. Как говорится в Библии, цитату из которой писатель использовал в начале еще одной своей книги, «поколение уходит, поколение приходит, а земля пребывает вовеки… Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит…».
Мир несокрушим. Поэтому жизнь для каждого из нас заключается не в том, чтобы победить, а в том, чтобы научиться выживать – падать и подниматься, а не пытаться подстроить мир под себя. Хотя в молодости нам кажется, что это возможно.
Я пишу о стоицизме, философии самодисциплины и силы. Стоицизм обещает человеку помочь построить «внутреннюю цитадель» – могущественную и стойкую крепость, которая подготовит его к сложностям внешнего мира. Но многие люди искажают саму суть, видя в стоицизме лишь философию, призванную сделать из них сверхчеловека, умеющего мгновенно избавляться от неприятных эмоций или привязанностей и становиться неуязвимым.
Но это неправильно. Да, отчасти стоицизм все это предполагает, поэтому вас нельзя будет так просто сломать. Вы уже не будете настолько хрупкими, что любой каприз судьбы смог потянуть вас на дно.
В то же время данная философия не наделит вас невероятным мужеством и гордыней, после чего вы начнете считать себя непоколебимыми. На подобное может надеяться лишь гордец или глупец. Настоящий же стоик ищет возможности для развития своих навыков (истинной силы), необходимых для оказания сопротивления жестокости мира.
Да, это может сломать нас и причинить немало страданий. Но задача стоицизма – помочь вам восстановиться, когда мир вас разбивает, и в процессе такого исцеления сделать вас сильнее на глубинном уровне.
Стоики исцеляют сами себя, сосредотачивая внимание на том, что они могут контролировать: свою реакцию. Восстановление. Извлечение уроков. Подготовку к будущему.
Эта идея принадлежит не только западной философской мысли. В японском искусстве существует аналогичная ее форма под названием кинцуги, появление которой датируется XV веком. Мастера занимаются реставрацией тарелок, чашек и горшков. Но они не просто восстанавливают разбитые вещи, а делают их еще лучше. Кусочки стекла никто не склеивает, вместо этого их соединяют воедино с помощью специального лака, смешанного с золотом или серебром.
Легенда гласит, что техника кинцуги возникла после того, как в Китай для восстановления был отправлен разбитый чайный кувшин. То, что вернулось обратно в Японию, имело ужасный вид. Это был тот же горшок, что и раньше, но весь покрытый трещинами.
Техника кинцуги возникла, как способ превращения шрамов от жизненных падений в нечто прекрасное.
Появление описываемого выше чайного сосуда датируется временами периода Эдо. Сегодня он в качестве музейного экспоната представлен в галереи Артура Саклера. Присмотревшись к нему, можно заметить, что золотые жилы придали кувшину новый вид и чем-то напоминают нарисованные корни и даже кровеносные сосуды. Еще одна тарелка, тоже изготовленная в периоде Эдо, изначально была просто посудой. Но сейчас на ней красуется утонченная золотая гравировка на гранях в местах, где эта тарелка была сколота или повреждена.
Также в качестве примера можно привести и кувшин для черного чая в Смитсоновском институте – он украшен молниями, выполненными из чистого золота. Это самое золото доказывает, что с помощью драгоценного металла можно придать поврежденной посудине новый вид, если мастер на место недостающих частей поставит осколки, выполненные из совершенного другого материала.
Японская культура Дзен полностью пронизана идеей непостоянства. Ее представители согласились бы со словами Хемингуэя, что мир то и дело пытается сломать сильных и жестких личностей.
Дзен-культура предлагает решать опасные ситуации, принимая их и даже пытаясь самим найти того, кто нас «разобьет».
Именно в этом заключается идея ваби-саби – в примирении со своими недостатками и слабыми сторонами и нахождением в них красоты.
Таким образом, и Восток, и Запад (стоицизм и буддизм) приходят к аналогичным выводам. Человек – это хрупкое создание.
Творчество Хемингуэя вновь наводит нас на эти размышления, превращая их в нечто трагическое и такое, от чего замирает дух, во что-то возвышающее и одновременно унижающее. Мир все равно нас сломает. Он ломает каждого. Всегда ломал и всегда будет ломать.
И все же…
Авторы не соглашаются с концовками своих же книг. Мы не получаем желаемого признания. Страховая выплата, которой мы так ждали, не будет выплачена. Презентация, к которой мы готовились, не состоится по техническим причинам. Друг, которым мы так дорожили, предаст нас. А страшная сцена из книги «Прощай, оружие» может произойти в реальной жизни, включая рождение мертвого ребенка. Все это возможно даже в современном развитом мире.
Вопрос, как обычно, заключается в том, что нам с этим делать? Как реагировать?
Потому ответная реакция это все, что нам доступно.
Смысл не в том, чтобы избежать подобных испытаний. Скорее, он заключается в том, чтобы быть к ним готовым – смириться и осознать, что произойти может что угодно.
А здесь возникает второй вопрос: будем ли мы противиться угнетению? Или же примем волю вселенной, и вместо сопротивления будем искать возможность укрепить свои слабые стороны?
Смерть или кинцуги? Хрупкость или то чудесное слово, которое придумал Нассим Талеб, – антихрупокость?
Нельзя быть всегда непоколебимым и устойчивым, потому что те, кто не может сломаться, не могут узнать что-то новое и стать сильнее перед лицом грядущего. Людей, которых нельзя сломать, мир просто унесет в могилу.
Нельзя быть непоколебимым, нужно стать неразрушаемым.
0 коммент.:
Отправить комментарий